Белград: привыкнуть
Свежим утром бежит за окном Белград.
Эта невозможность привыкнуть к цыганам, взаправду играющим на углах нежных улиц, во дворах, парках и садах – просто так, для себя. Их шершавые трубные звуки одевают город в гулкие, шумные, дрожащие вибрации. Пара духовых вблизи Калемегдана и вот, город полнится душными музыкальными волнами, цветочными, солеными, горькими – что твои чувства.
Ты врываешься в этот город – а иначе войти в него он и не позволит – и мгновенно облачаешься в него, оборачиваешься им, ты сам теперь он и есть. Перед глазами льется бесконечное кино – из покадрово проявляющихся видов других городов. Миражами проплывают триестская площадь Независимости Италии, Университет Удине, еврейское гетто в Риме, Псковский Кром, мучительно незабываемые одесские улицы и киевские кварталы. В расширенную светом террасу просятся дворы Неаполя, bell’евые мосты из окна в окно, генуэзские крыши стонут от солнца в условиях недотянувшей тени садов.
Обнаруживаю собственную неспособность свыкнуться с квартирой, где ночами продают абсент и демонстрируют новые работы художники, пока хозяин открывает дверь новым гостям. Эту мебель в его доме ты уже видел – в фильмах про довоенную Югославию или об итальянских 50-хх – привет серебряным нитям неореализма.
У Белграда шелковое нутро, полное россыпей алмазно-звездных ночей; здесь широкие вены Дуная и Савы, встречаясь, задают желание любви. Пробуешь отдаться реке речи, потоком струящейся с утра и до вечера – выбиваясь из ритма, просто покачиваешься на волнах игрушечно журчащего дивного языка. Кроме него тут и там раздаются грохочащие звуки фанфар, советских маршей и бодрых отсчетов испанской меренги.
Трамваи долгими фалангами разбивают улицы, задавая дрожь в доме за два квартала, будят, не забудь, ты есть, ты существуешь и это Белград.
Нереально привыкнуть к нему как нет возможности привыкать к своему телу, ибо ты родился в нем, ты уже с ним, и тебе предстоит умереть, до конца так и не восприняв его своим, узнанным, разгаданным, не тайным.
Вокруг храма Святого Саввы мальчишки целыми днями занимаются велосипедным рассечением пространства. Режут нежную ткань дня долгими узкими шинами. Гладкие плечи, сплошь зацелованные солнцем – о, эти сладкие приметы лета – так же блестяще округлы, как и совершенной формы велосипедные звонки. То и дело я вижу их яркий внезапный отблеск, как игру глазных белков на Черном континенте. Примерно каждые две минуты повторяется одна и та же ритуальная последовательность: усиливающийся приближеньем ребячий смех, легкий пшик от спора шины с асфальтом, затем точечное попадание солнечного луча в сферическую поверхность звонка и последующий его отсвет в самую область мозга, руководящего моим зрением.
На углу Ресавской, прямо у Культурного центра, где так странны, если не нелепы, парни в готических костюмах и их анимэ-подружки, играет старый цыган-аккордионист. Останавливаюсь, что бы немного его послушать и он, конечно, тут же принимается играть уже только для меня. Улыбается, сверкнув кинематографическим своим золотым зубом, играет бровями, подмигивая, кося хитрыми масляными в сторону уютно поджидающей кепки. Ах, нет, это не кепка, но шайкача – легендарная сербская шапка. Приклеить, что ли, ему купюру на лоб, или как они это делают, но вдруг это ушедший в мифы атавизм и я его обижу?
Долгим днем исхаживаю тропы города: вот здесь продают плесковицу, тут чевапчичи, там мой друг Милован готовит годящийся вместо нектара виньяк.
Ближе к вечеру дома разгребаю куски гипса и камня – остатки выставки в художественной мастерской под самой крышей. Они так холодны, не обласканы солнцем, так невозможно белы и одиноки, куда там луне-сопернице, с ее болезненной мнительностью и страстью сводить с ума. Я беру в руки осколки мрамора, рассыпающуюся на глазах слоистую известь, подношу к губам, демонстрирую терракотовым черепичным крышам напротив – это могли бы быть вы, если бы не каждодневная любовь солнца.
Долго мнусь у двери на периметровую террасу, с запасом украшенную цветами, бельем и велосипедами – именно благодаря им завтра снова начнется мальчишечий рай на венозно тонких улицах городах. Вот и этот вечер точно такой же – призрачно-тонкий, как барабанная перепонка, уходящий вместе с птицами в непростительную даль, ускользающий невозможным временем, несуществующим песком сквозь пальцы.
Крыши меняют свой цвет, принимая легкие тени на бугристую поверхность, двор внизу уже наполовину сер, теперь он стар, устал и просит покоя. Через плющ, бельевые веревки и видавшие больше отставных генералов всех войн, старые стремянки, я вижу чернеющий силуэт Божидара, вышедшего развесить для просушки холсты. Коридор из светящихся уютно оранжевым окон кажется единственным ярким пятном в полотне затухающего города. Божидар уходит внутрь, вглубь дома и вечера, немой фигурой зазывая и меня, затягивая, как затягивает закатное солнце, что бы пригласить в новое завтра, другой день, иной мир.
Юлия Милович-Шералиева для журнала "Вестник Европы". Оригинал можно поискать тут.
Комментариев нет:
Отправить комментарий